Рассказы из Аркхема. Глава вторая.

В этих рассказах нет ни слова о Бэтмене, его герои – обычные люди, помещенные в антураж великолепного, мрачного и темного мира Бэтмен, точнее в один из его укромных уголков – психиатрическую лечебницу Аркхем.

Глава первая.

Глава вторая.

I

Это случится совсем скоро, осталось ждать около получаса, надеюсь, этот жалкий псих сделает то, что должен. Вчера вечером я подкинул в его палату заточку, одну из тех, что мы конфисковали при последнем обыске блока. Сделать получилось все очень тихо, следов я не оставил, даже сам умалишенный не подозревает, кто передал ему оружие. Однако от того не меньше, в ожидании развязки, ноет переполошенное нутро, не меньше дрожь в коленях, а вспотевшие ладони все не выпускают истертый карандаш. Совсем скоро, уже совсем. И сколько уже раз моя безвольная натура допускала мысль пойти на попятную, исправить ситуацию, ворваться в палату к психу, отнять заточку, и черт с ним, пусть все будет по-прежнему, но от этого шага, что-то меня удерживало, то ли здравый смысл, то ли его отсутствие.

Я здесь уже около года и за это время понял Аркхем всецело, пропитался его духом, узнал, как правильно себя вести, привык здесь работать, и даже научился зарабатывать себе на хлеб. Я организовал свой маленький бизнес по доставке «посылок», он приносит мне не плохой доход, этакая «курьерская служба» в обход администрации, психи даже прозвали меня «почтальоном». Человек, запертый в четырех стенах, может отдать ВСЕ за сущую мелочь, ему, по какой-то причине, остро необходимую, что уж говорить о вещах, запрещенных к использованию в клинике, они стоят целого состояния. Но я стараюсь, вести свои дела тихо, не привлекая к себе внимания, и до недавнего времени это выходило неплохо. Нет, меня не мучают угрызения совести, совестливость – черта характера богатых, обеспеченных людей, у нас, чернорабочих, совесть лишь рудимент, непозволительная роскошь. Нужно уметь выживать в этом городе, а тем более в этой клинике, и я сделаю все, чтобы сохранить свое место, даже переступлю через труп того, кто встанет на моем пути.

В Аркхеме собрано все отребье умирающего города, все самое отвратительное и тошнотворное. Это место словно коллектор, и все стоки, не прекращая, изливают в него свое содержимое. Безумцы разных мастей заперты здесь в своих тесных палатах, каких только сумасшедших я здесь не навидался. Был, к примеру, один псих, решивший, что его укусил вампир. Его поймали когда он в городском парке высасывал кровь из убитой дворняги. Был псих, возомнивший себя бессмертным, чтобы доказать это, он поджег свой дом. По иронии судьбы пожарные успели спасти лишь его одного, что укрепило сумасшедшего в его убеждениях. Сосед по палате, чуть позже, опытным путем доказал бедолаге его бренность, проломив его череп о стену. Но подобные ребята, в целом безобидны, бояться на самом деле стоит других психов, не демонстрирующих свое сумасшествие окружающим, тихих, спокойных, молчаливо улыбающихся тебе в лицо.

Эта довольная улыбка под стать звериному оскалу, но я знаю действенное средство, вмиг обращающее смеющиеся рожи в гримасы страдальцев, все просто, лишь стоит крепче приложить выродка дубинкой, его настроение тут же меняется на противоположное. Только вот одного удара всегда мало, один удар возможно и утихомирит психа, но в большей степени его лишь разозлит, а этих тварей нужно ломать. Второй удар должен быть сильнее и жестче, бей смотря твари в глаза, это всегда обескураживает. Второй удар редко ожидают, здешние психи привыкли к ласковому обращению, приучены к разговорам на Вы и милому сюсюканью. После второго удара псих понимает, что вскоре последует третий, однако надежда на пощаду все еще теплится, а чувство собственного достоинства, обычно еще мешает просить прощения, разве что руки вскидывает вверх, тщетно пытаясь защитится. Все исправит третий удар, после которого на тебя посыпятся мольбы о пощаде, не слушай, бей дальше, останавливаться рано, псих еще не осознал своего положения, а его стенания лишь показные попытки остановить тебя. Четвертый удар, пятый, десятый, псих спасается бегством, вот теперь он напуган, теперь он понял, что является лишь жертвой, теперь он действительно сожалеет о том, что связался с тобой, но останавливаться не стоит, да, если честно, остановиться уже практически не возможно.

Обычно, лишь одного такого «сеанса психотерапии» хватает на весь последующий срок лечения, тварь становиться шелковой, при твоем появлении и глаза поднять боится. Проходишь мимо, улыбаясь психу, как бы ненароком задевая его дубинкой, он нервно вздрагивает, тяжелые капли пота скатывается по его вискам, руки сжатые в кулаки, позорно дрожат. Сладость победы наполняет кровь, упиваешься своим величием, купаешся в его страхе. Боль единственное лекарство для этих уродов, я это усвоил, это мой способ выжить здесь, утвердится, однако на прошлой неделе я переусердствовал. Этот псих из шестнадцатой палаты, он был таким неугомонным, таким упертым, как бы я не пытался его сломать он оставался все таким же наглым, а значит опасным. Его гордый взгляд из подлобья, эта наглая улыбка, его колкие шуточки, сводили меня с ума. На прошлой неделе, оставшись дежурным по крылу, я зашел к нему «в гости», но как бы я его не бил, он продолжал смеяться и осыпать меня проклятиями. Я увлекся, вошел в раж и несколько раз ударил его дубинкой по голове, сумасшедший попал в реанимацию, чертовы врачи, не могут привести его в чувства, говорят что, скорее всего, псих представиться.

Повезло, что дела до него нет никому, ни семьи у него, не родственников нет, вот все и обошлось. Покаялся я перед начальством, написал пару объяснительных, мол, не губите, не виноват, самозащита, и отделался строгим выговором с занесением в личное дело. И жить бы мне, не тужить, спокойно работать, как раньше, да насел на меня старший охранник, насел жестко и слезать не собирается вовсе. Тенью за мной ходит, куда не отправлюсь – он тут как тут, наблюдает, сверлит меня своим тяжелым взглядом. Запретил мне бить психов, сказал сорвусь – выпрет с работы, если так будет продолжаться меня вскоре перестанут бояться, но что еще хуже, мой маленький почтовый бизнес на грани разорения. Пытался поговорить с ним, притворялся хорошим мальчиком, мол, отстань от меня, я паинька, без толку, трется рядом, будто надсмотрщик. Предложил бы ему долю от продаж, да только наш крутой старина Крейг трусоват, не пойдет на это, зуб даю.

Чего поделаешь, парень зажал меня в угол, а я по углам жаться не привык, поэтому в палате номер двенадцать начальника ждет сюрприз, и поделом. Я же собираюсь стать местным героем, подобием Бэтмена, встречу психа на выходе из палаты, парой ударов дубинки.

В полтретьего, к двенадцатой палате не спеша, подошел старший охранник, сопровождающий доктора, отперев дверь, он приказал больному отойти к стене, через несколько секунд впустил в палату психиатра, тут же, вошел сам. Дверь закрылась с противным скрипом, послышался лязг закрывающегося замка, через мгновение раздался протяжный женский визг, затем истошный крик. Когда, спустя минуту, дверь палаты отварилась, из нее вышел псих, его пижама была обильно залита кровью, он медленно, озираясь, ступил в больничный коридор, где его уже ждали.

II

Сколько крови, будто здесь свинью отдали на растерзание Убийце Кроку. Брызги повсюду, на дверях, стенах, а на полу и того хуже, целая лужа запекшейся, свернувшейся крови. Тут работы часа на два, хлебнуть бы виски, время прошло бы скорее, жаль, во фляжке ничего уже не осталось. Руки трясутся, во рту пересохло, а сердце стучит, будто из последних сил, но я все ототру, старина Майки всегда делает свою работу хорошо. Облупленная синяя швабра, ободранная тряпка, ржавое ведро с грязной водой, вот весь мой скромный инструментарий.

Спокойно в этой больнице не бывает, а если и бывает, то обычно это затишье лишь предвестник бури, вот и сегодня, очередная попытка побега, очередная бойня, очередная смерть, здесь это норма, к этому все давно привыкли. Охранники здесь постоянно в напряжении, как забитые собаки, оскалены, готовы к нападению, могут укусить. Врачи здесь бездушны и беспощадны, им наплевать на больных, их волнует лишь собственная репутация. Больные здесь заключенные, преступники и маньяки и в то же время главные жертвы.

Я в центре всего этого безумия, ни с теми, ни с другими. Никто меня не замечает, никто не вспоминает обо мне, пока какой-нибудь психа не вывернет во время электрошоковой терапии, или кого-нибудь не выпотрошат на прогулочной площадке. В принципе, это даже не плохо, я, к примеру, могу, забравшись в укромный уголок оранжереи, подремать среди рабочего дня, или пропустить там стопку другую. Да, я пью, не зная меры, но этим, никому кроме себя вреда не причиняю, а на себя мне давно плевать.

Кто я сейчас? Лишь старый одинокий алкоголик, а ведь когда-то, я был здесь охранником, серьезным парнем с резиновой дубинкой, самоуверенным взглядом и стальными нервами, был главным охранником блока «А». Меня доктора называли на Вы, уважали, улыбаясь, жали руку, теперь при встрече они отводят взгляд, я не обижаюсь. Мой блок, содержал самых буйных и неуравновешенных пациентов, но у меня все было под контролем, пока не пришел он, Крейг, молодой парень, который не мог определиться в жизни, не понимающий куда попал, ничего не смыслящий в работе охранника.

Почему я решил взять его под свое крыло? Наверное, во мне заговорило тогда нереализованное отцовство, или просто стало жаль потерянного мальца, я уговорил начальство принять его в свою бригаду на испытательный срок. Как-то один из разбушевавшихся больных, выбравшись из смирительной рубашки, накинулся на него и укусил за шею, парень выжил чудом, псих почти перекусил ему сонную артерию. Я подоспел во время, усмирив буяна парой ударов, а после, взглянув на Крейга, увидел в его глазах сковавший его, неконтролируемый страх. Страх подчинил его себе целиком, превратив в легкую добычу, в жертву.

Я должен был сразу уволить парня, я должен был сделать это, ради общего блага, ради его самого, промедление для охранника в этой клинике синоним смерти. Ребята из моей смены наперебой убеждали меня в том, что ему здесь не место, что я, оставляя Крейга в клинике, рискую не только его жизнью, но и жизнью каждого из нас, кто знает, чью спину он не сможет прикрыть, оцепенев от страха. Я не сделал этого, переступив через себя, не прислушавшись к мнению моих ребят, решил, что Крэйг сможет исправиться. Мы вместе старались перебороть его страх, и казалось, постепенно, он отступал, Крейг становился все сосредоточеннее, все спокойнее. Эта была лишь видимость, он подвел меня, подвел нас всех.

Три года назад, Эдвард Нигма, сумев отпереть замки своей палаты, пробрался к системе управления и распахнул двери всех палат блока «В», разразился бунт. Мы приехали на вызов в разное время, творилась сумятица, каждый делал то, что мог, но этого было не достаточно, разбушевавшиеся психи громили лечебницу, убивали медицинский персонал. Людей катастрофически не хватало, охрана, отбиваясь дубинками, рискуя жизнью, безуспешно пыталась усмирить бунтовщиков, эвакуировать испуганный медицинский персонал. Из нашей бригады первыми на место явились Марш и Крейг. Вскоре психи прорвались и в другие блоки, бунт охватил всю лечебницу, охрана спешно отступила, закрыв за собой все двери, чтобы не выпустить взбесившихся психов на улицы города. До сих пор не известно, что точно тогда произошло, но когда к больнице прибыл я, Крейг был на улице, в безопасности, Марш же, по его словам, остался внутри.

Наутро прибыли люди из специального подразделения, вооруженные слезоточивым газом и резиновыми пулями, ворвались в больницу и подавили бунт. Мы вошли в разрушенную лечебницу только днем, шли по разбитому стеклу, жженой бумаге и лужам крови, разбирая баррикады, растаскивая усмиренных по палатам. Среди обеденного зала, на массивной готичной люстре, мы обнаружили повешенного Марша, его участь разделили два медбрата. Марш не успел вывести их до того, как заперли двери. Их тела были покрыты ссадинами и синяками, укусами и царапинами, перед линчеванием парней рвала в клочья сбесившаяся толпа.

Все могло быть иначе, будь Марш не один, но Крейга с ним не было, и я сотню раз спрашивал у него, почему, сотню раз слышал его ответы, и сотню раз чувствовал нутром, что он врет. Причиной вновь был его страх, он снова взял над ним верх, Крейг бросил одного из нас на произвол судьбы, мы все были в этом уверены. Мы стали сторониться Крейга, в коллективе пропала былая сплоченность, начались пустые ссоры и перепалки. Я намекнул парню, что ему следует найти работу спокойнее, пытался перевести его в другой блок, но он на коленях вымаливал оставить его работать с нами, он уверял, что мы ошибаемся, что произошедшее лишь нелепое совпадение, что он готов доказать свой профессионализм и за каждого из нас отдаст жизнь. Я поверил, я был не по годам наивен и беспросветно слеп, просто с нами, лучшей дежурной бригадой Аркхема, трус чувствовал себя в безопасности.

Прошло лишь две недели, как Крейг подвел нас еще раз. Случилось это, когда мы тащили Убийцу Крока в его камеру. Монстр, сильный будто буйвол, дергался и извивался, отчего, словно старые двери, скрипели замки его оков, и, будто струны, звенели натянутые стальные тросы, что не давали ему разогнуться. Крейг страховал нас, ему доверили вещь, что Крок боялся пуще пекла ада, электрошокер, который мог вырубить даже слона. Мы пару раз пробовали его на Кроке, эффект был превосходный, после удара, крокодил минут пять бился в судорогах, и становился не опаснее крысы. В одном из узких коридоров лечебницы случилось то, чего никто из нас не ожидал, лопнул один из тросов, Крок сорвался с поводка, освободился от намордника. Завязалась борьба, зверина атаковала, погиб Эдриан. Что же делал в это время Крейг, вооруженный электрической дубиной? Стоял, дрожа в оцепенении, как полагается трусу.

Мы были сломлены, выпили лишнего, потеряли контроль. В тот вечер мы зажали труса в душевой и предложили уйти, даже не предложили, потребовали, но на следующее утро нас ждал сюрприз. Крейг побывал у начальства, написав на нас с парнями кляузу, по его версии, мы были пьяны во время транспортировки Крока, и Эдриан погиб по нашей вине, а избили его мы за то, что он хотел обо всем доложить начальству. Мы пытались оправдаться, но от нас разило за версту выпитым вчера, а синяки подонка, были его главной уликой. Меня понизили, урода сделали главным охранником, ходить в его подчинении было выше наших сил. Барт и Тони ушли, отыскав новую работу, парни могли себе это позволить, они были еще молоды, у меня не было таких привилегий, слишком стар, никому не нужен. Вместо моих проверенных ребят на работу набрали всякий мусор, я начал пить, затем пить без остановки. Не без вмешательства старого друга Крейга меня выперли с должности охранника, за былые заслуги все же оставив работать в больнице уборщиком, я не слишком расстроился, просто стал пуще прежнего закладывать за воротник.

Крейг сделал мне много плохого, наверное, не со зла, скорее от страха и безысходности, но мне нет теперь до него никакого дела, я вспоминаю о нем лишь потому, что мне придется сейчас стирать со стен его кровь.

Блок «С», можно считать спокойным, происшедшее здесь вчера, скорее исключение, чем правило. Больной из этой палаты был славным парнем, мы болтали с ним пару раз, иногда я убирал за ним, после того как ему ставили «особые уколы». У него, как я понял, убили семью, потому он и сошел с ума. Парень никогда не был рассержен или зол, всегда приветлив и вежлив, и что на него нашло? Вылечили ли здесь кого-то, хоть когда-нибудь? Я, положа руку на сердце, начинаю в этом сильно сомневаться.

Тряпка, промокнув, неохотно потонула в мутной воде, затем, хлюпнув, рухнула на пол, и под натиском швабры, стала размазывать по полу густую бурую жижу. Подняв с пола перевернутый посреди комнаты стул, уборщик на мгновение замер, за стулом, на полу, лежал кусок откушенного уха.

III

Ночной, предрассветный город, создающий видимость спокойствия и умиротворения. Холодный, зябкий воздух, освежающий ветер из приспущенного бокового окна автомобиля. Вкус недавно выкуренной сигареты запиваю колой, тру ладонями покрасневшие от бессонной ночи глаза, их начинает пощипывать. За окном мелькают однотипные фонарные столбы, одинаковые дома, похожие друг на друга прохожие, кутающиеся в плащи от ночной прохлады. Фонари, освещающие часть ночного пейзажа, будто выхватывают у темноты кусочек города, демонстрируют его мне, да было бы на что смотреть, серость и грязь, еще более отвратительна в их тусклом свете.

Напарник, за рулем, пытается найти другую волну, что-нибудь, от чего не так сильно будет клонить ко сну. Но, не смотря на его борьбу с приемником, транзистор настойчиво воспроизводит лишь медленное и печальное. Я зеваю, прикрывая кулаком растянутую пасть, потягиваюсь, хрустнув затекшей шеей, и снова безвольно расплываюсь в неудобном кресле реанимобиля.

Не торопясь, едем на последний вызов, ночь была тяжелой, в полнолуние город будто сходит с ума. Не ревет надрывно сирена нашей машины «скорой помощи», не сверкает заполошенно красно-синими огнями «мигалка», едем медленно и спокойно, степенно, не торопясь. Спешка нам ни к чему, нашим клиентам торопится некуда, они тихи и молчаливы, потому что мертвы. Торопятся пусть другие, те, кто спасают жизни, а уж если те не успели, вызывают нас.

Мы, транспортная бригада окружного морга. Синие робы, брутальная внешность, небритые рожи, уставший взгляд, бездонный нигилизм, концентрированное наплевательство, да вершина пессимизма, но не детского, надрывного и перепуганного, а здорового, взрослого пессимизма, основанного на фактах, подкрепленного аргументами.

Это отпечаток работы, неотъемлемый, но не гнетущий, да и жить не мешающий вовсе, наоборот, в определенных ситуациях, значительно упрощающий существование.

Нигилизм, это слово было моим жизненным девизом, неверное, с самого рождения, теперь, гипертрофированное и возведенное в тысячную степень оно больше чем девиз – жизненное кредо, и меня это устраивает.

Я попал на эту работу двенадцать лет назад, а, кажется, будто вчера, это было единственное место, куда взяли тогда меня, двадцатилетнего неуча вылетевшего из колледжа. Родители, окончательно поставив на мне крест, и, вручив торжественно пару сотен долларов на первое время, выперли из дома. Я не расстроился, наоборот, вздохнул с облегчением, разом избавится от гнета обучения и от контроля родителей, о чем еще может мечтать двадцатилетний подросток? Я не пожалел о сделанном мною тогда выборе не разу, никогда не мечтал все изменить, все случилось так, как должно было, моя жизнь стала такой как я хотел, потому что я сам стал ее хозяином.

Спокойная жизнь за городом, в объятиях любящих жены и детей, конечно, сокращает, в известной степени, риск внезапной смерти, следствием которой станут вовсе не естественные причины, но задумайтесь, ровно в той же степени она повышает риск длительной, мучительной смерти от причин естественных, но от того не менее безжалостных. Математика проста, риск смерти всегда равен ста процентам, лодочка Харона у всех маячит на горизонте, собирайте авоськи, или живите спокойно, я живу, у меня получается.

Сегодня ночью город выдал месячную норму летальных исходов, будто все маньяки и бандиты, одновременно, сговорившись, вышли на улицы, стрелять и резать. Скольких убитых из темных подворотен мы забрали сегодня, я сбился со счета. Еще был утопленник, что всплыл на лодочной стоянке, несколько старшеклассников, не справившихся с управлением папочкиным автомобилем, и девушка-самоубийца, вспоровшая в ванной вены. Почему-то, из всех кошмаров, наблюдаемых мною за смену, больше всего запоминаются самоубийства, возможно, потому что я не вижу смысла в сведении счетов с жизнью, а может, просто, у меня не было на это причин. Эта девчонка, сколько ей было лет, двадцать, может двадцать пять, судебные эксперты, болтливые ребята, сказали, что она даже посмертной записки не оставила, даже не объяснила причину, может быть, причины и не было вовсе, а может записку, некому было писать. Если сейчас я закрою глаза, вспомню ее до мельчайших деталей, русые волосы, голубые глаза, неужели жизнь не значила для нее вообще ничего. Но стоит мне проспаться, я и лица то ее не вспомню, ну и славно.

Машина подъехала к задним вратам лечебницы Аркхем, на крыльце ее встретил нервный медбрат.

- Мы вас днем еще вызвали, ребята, ну сколько можно ждать? Где пропадаем?

- Пробки, - улыбаясь ответил нетерпеливому водитель -Сколько сегодня?

- Один - Санитар немного успокоился, поняв, что орать на этих ребят, смысла нет.

- Что у вас опять, передоз, или психи сцепились?- Парни выволокли из машины грязные, тряпичные носилки с облупленным алюминиевым каркасом и прорезиненными ручками.

- Да если бы, у нас очередной побег - медбрат закурил, - Вся больница вверх дном, опять проверки, комиссии, начальство рвет и мечет. Труп там, на каталке, в коридоре, вас дожидается.

Конец.

Спасибо, всем дочитавшим до этих строк, специально для вас и Геймер.ру, писал рассказы Exstas.

Незамысловатый фан-арт не в тему, взят вот с этого сайта: Ссылочка